 Однажды в школьном музее Вечерело. За окном шёл липкий январский снег. Вдоль серой озябшей улицы загорелись фонари, и в их ярко-жёлтом сиянии крупные белые хлопья казались мотыльками, которые, стремясь к спасительному теплу, то роились стайками, то кружились в каком-то волшебном танце. Насладившись этим великолепием, я вздохнула и отошла в глубь тёмной комнаты. Моя работа в школьном музее уже закончилась, а мама, обещавшая после собрания забрать меня домой, всё не приходила. - Полчаса уже здесь бездельничаю! Скучно, - проворчала я сердито и в очередной раз осмотрела уже почти утонувший во мраке зал. Свет зажигать почему-то не хотелось. Между тем любопытная луна, заглянув в окно, залила каким-то странным сиянием всё помещение. Это была комната боевой славы. Аккуратные ряды застеклённых стеллажей с военными экспонатами, огромные стенды с пожелтевшими от времени фотографиями и документами, приютившаяся в углу настоящая солдатская шинель - всё это в лунном сиянии выглядело как-то особенно: мрачно и в то же время величественно. Было тихо. Только робкое поскрипывание старых половиц под моими ногами нарушало эту тишину... Вот тускло блеснул алюминиевый походный котелок, прошедший с одним из моих земляков всю войну. Вот медный портсигар, сумевший до сих пор сохранить дурманящий запах дешёвого табака. А вот старый, с въевшейся пылью солдатский сапог, простреленный насквозь шальной пулей. А это... Но вдруг луна снова спряталась за тучу, и в комнате воцарился мрак. Музейные часы тревожно затикали. Мне стало как-то не по себе. Я сделала ещё пару шагов и присела на выступ за огромным стендом, над которым я сегодня работала, но не сумела в одиночку водрузить его на место. Вдруг справа от меня послышался какой-то шорох. «Неужели мышь? - промелькнула в моём сознании мысль. – Надо, наконец, включить свет». Я уже сделала движение, чтобы встать и подойти к выключателю, как вдруг до меня долетел приглушённый голос: - Ну и пылища! Безобразие! Почистить-то некому? Я собралась с духом и выглянула из-за стенда: в углу маячило что-то большое и чёрное. Я буквально приросла к своему месту: мне показалось, что ожила шинель. - Сколько я этой пыли в войну наглоталась, хоть бы здесь-то уж поберегли меня. Заслужила ведь: не одного солдата спасла от холода, не одному послужила постелью в трудных походах... Страшная была война, кровавая. Как сейчас помню: бежит мой касатик, полы-то в ногах путаются, а он ничего, знает своё дело - стреляет. А вокруг мины рвутся, комья земли во все стороны летят, люди кричат, раненые и убитые кровью обливаются - жуть. А вот однажды... - Да, «однажды»..., - прохрипел слева от меня низкий голос, потом раздался какой-то глухой стук. Я резко обернулась на эти звуки и обомлела: с полки спрыгнул простреленный сапог и начал беспокойно ковылять из угла в угол, шаркая изношенной подошвой. - Вся война состояла из таких вот «однажды»... Однажды фашисты окружили Ленинград. Это был необыкновенный город, а все его жители - герои. Сколько тогда людей погибло от голода и холода! В сутки человек получал не более 250 граммов хлеба - чёрного, липкого, пополам с землёй и отрубями. Но как им дорожили в блокадные дни несчастные люди! Только в 44-м город был освобождён. Я помню, как наступали наши солдаты. Сколько их полегло в тех боях! Сколько после этих сражений осталось инвалидами! Вот и мой Ванюша получил сначала пулю в ногу, а потом и тяжёлую контузию. Воевать так больше и не смог. А умер уже потом, через два года после победы. Недолго порадовался... Раны всё же дали о себе знать. Снова наступила тишина. Затихли голоса и шарканье. Казалось, все вспоминали эти роковые, мучительные годы войны. - Братцы, а начало-то не забыли? Никому из вас не пришлось бывать в Бресте? - так начал свою историю походный котелок, тревожно скрипнув изогнутой дужкой. - Красивый был городок. Он первым принял на себя удар. А у его защитников в арсенале и было-то всего несколько пулемётов да кое-что по мелочи: ружья, пистолеты, гранаты. Сражались пограничники храбро, себя не жалели. Но фашистов было много, очень много... Котелок тяжело вздохнул. Все снова как-то уныло замолчали. Сапог вернулся в свой угол, но его большая чёрная тень продолжала чуть-чуть вздрагивать. Старая шинель кашлянула и молча убралась на своё место. Щёлкнул так и не проронивший ни слова портсигар. Стало совсем тихо. А на меня нахлынули грустные мысли. Я думала о том, что боль той страшной трагедии не утихла до сих пор. О войне помнят не только люди, но и вещи - очевидцы самой жестокой в 20 веке схватки с фашизмом. Я встала и подошла к стеллажу. Аккуратно стёрла пыль с сапога и погладила его рукой, как бы утешая. Поправила рукава у шинели, котелок подвинула ближе к портсигару. Отошла в сторону, прислушалась: тихо. Вдруг по коридору раздался гул голосов. Я приоткрыла дверь, она жалобно скрипнула и затихла. Люди возвращались с только что закончившегося собрания. А вот и моя мама. Держась за руки, мы дружно зашагали домой. - Мам, мы давно не были у бабушки. Давай навестим её прямо сейчас. Моя идея была тут же одобрена. По дороге я думала о том, что надо больше внимания уделять тем, кто о Великой Отечественной войне знает не понаслышке, кто отдал свою молодость и здоровье делу Победы. Мы свято должны чтить память тех, кто не вернулся домой с полей сражений. Мы просто должны знать о той, теперь уже далёкой войне и делать всё, чтобы такая трагедия больше НИКОГДА не повторилась. МЫ ДОЛЖНЫ! С тех пор я ещё чаще заглядываю в наш маленький школьный музей, обновляю его выставки, ухаживаю за экспонатами, иногда задерживаюсь там допоздна в надежде услышать новые истории о Великой Отечественной войне, но увы...
Ольга Путинцева, с. Артын
|
